Четвертое измерение - Страница 28

— Что-то серьезное? — спросил я рассеянно, разглядывая пленных. Кто-то прятал стыдливо глаза, кто-то смело, со злостью смотрел на нас. Не опуская взгляда, я смотрел на эти глаза. Там было все: и злоба, и стыд, и безразличие, и радость, и боль, и… удивление?

— Да, господин лейтенант, пьяные танкисты наехали ему на ногу. Врачи говорят, что он теперь будет не пригоден к службе.

Разыграв удивление, я спросил, как это случилось. Стараясь не слишком пристально разглядывать пленных, я спокойно глядел в глаза Никаненкова, того младшего лейтенанта-нквдшника из особого отдела, с которым мы расстались всего два дня назад. А такое впечатление было, как будто прошла целая вечность. Никаненков сидел в окружении группы бойцов, сплотившихся вокруг него. Некоторые из них были мне смутно знакомы.

— Так господин лейтенант тоже немного выпил, но в отличие от танкистов, стоять мог. Вот выпивши, и стал командовать, как выгонять из сарая танк, который они туда загнали. Ну и когда водитель сдавал назад, то и наехал на ногу герра лейтенанта. Я сам не видел, но солдаты, которые видели, говорили, что нога лейтенанта была похожа на лепешку.

"Совсем как мы, русские!" — подумал я с усмешкой. Унтер продолжал рассказывать про службу, я же не сводил взгляда от Никаненкова. Тот сидел в простой форме красноармейца, и чуть наклонив голову на бок, разглядывал меня исподлобья. В его глазах я заметил появившееся презрение и ярость. Напружинившись, как будто перед прыжком, он не сводил с меня взгляда. Бойцы вокруг также по его жесту стали готовиться. Внимательно окинув взглядом красноармейцев, нет ли еще знакомых. Нет, все лица вокруг были мне незнакомы, и я снова посмотрел на Никаненкова. Незаметно ему подмигнув, и повернувшись к Бергу, рассказывающего про свою семью, (похоже было, что у него был словесный понос), сказал прервав его:

— Я хочу обратиться к русским солдатам с речью. Я немного знаю русский язык.

Унтер пожал плечами, похоже ему было пофиг. Повернувшись к пленным бойцам, я начал говорить, страшно коверкая слова. На всякий случай, вдруг унтер знал русский:

— Луские солгаты! Я хак официер хошу сказадь, што вы двались хак навстояшие воины и мне осень приядно идеть вас в насем плену. В плену с вани бутут обршаться по шеловецески и вам оказут медицинзкую помось и помось к вам придет, — последнее слово я сказал чисто, не коверкая язык, небрежно глянув при этом на Никоненкова. Чуть опустив веки, тот показал мне что понял, и будет наготове. Повернувшись к Бергу, сказал, что мне пора, мол, и так опаздываю. Дойдя до машины, распрощался с унтером и, сев в машину велел ехать дальше. Объехав пленных и провожаемые их взглядами, мы снова выехали на дорогу.

— Нужно хорошее место для засады, — сказал я вслух, думая о том, что делать дальше. Понемногу план начал формироваться в голове, но меня отвлек водитель:

— Вот здесь, товарищ капитан, отличное место для засады.

Бросив взгляд вперед, я понял, что водила предлагает действительно отличное место. Даже есть, где можно машины спрятать. По крайней мере, с дороги их не будет видно. Приказав остановится, открыл дверь и встав на подножку, осмотрелся. Ехавшая и так с небольшой скоростью машина, скрипнув тормозами, остановилась. Повернувшись к подошедшему Василькову, я показал на два танка Т-26, подбитых рядом с дорогой. Я велел осмотреть их на предмет возможной засады, как на нас, так и нами на немцев, при этом качнув головой в сторону, откуда мы приехали. Радостно улыбнувшись, сержант, крикнув двоих бойцов, направился к танкам. Остальные внимательно наблюдали за дорогой. Место для засады действительно было отличным. Ровное поле, нигде не спрячешься. Два танка в ста метрах от дороги: один на вид целый, другой сгоревший. Судя по лежащей рядом башне, он взорвался от детонации боекомплекта. Еще и до леса почти полкилометра. В случае чего, можно отойти туда. Выбирая места для бойцов, где они залягут, я бросил взгляд вслед сержанту с бойцами, которые прошли уже наполовину и тут же заорал:

— Всем из машины!

Спрыгивая с подножки и укрываясь в небольшом на полметра кювете. Рядом был слышен топот бойцов и стук женских туфель. Мой приказ объяснялся просто: башня целого Т-26 медленно поворачивалась на нас.

Выглянув из кювета, я смотрел, как сержант с бойцами зигзагами бегут к танку. Неожиданно грохнул винтовочный выстрел и один из бойцов упал. Васильков понимая, что в немцев могут стрелять только свои, огня не открывал. Крича что-то на бегу, он достиг танка и взбежав на броню дал в небо короткую очередь. Привстав, я наблюдал, как сержант в открытый башенный люк что-то говорил сидящему внутри. Потом, повернувшись в нашу сторону, замахал руками, призывая. Второй боец, держа в руках "мосинку", отобранную у кого-то позади танка, бегом направлялся к упавшему бойцу. Встав и велев бойцам усилить внимание за окружающей обстановкой, отдав Вяткину свой бинокль, направился к танку.

Глядя на этих детей, одетых в форму учащихся артиллерийской спецшколы – на вид им было около шестнадцати-семнадцати лет – я думал, что вот именно такие характеры выиграли и победили в той войне, в которой я сейчас участвовал. Именно они защищали Москву, именно они выжили в бойне Сталинграда, именно они брали Рейхстаг. Глядя в эти глаза, я представлял себя на их месте. Смог ли я вот так, с одной винтовкой, пойти против вооруженного противника с одним патроном, с танком без снарядов и без замка на орудии? Что-что, а характер у них есть. И я в лепешку расшибусь, но выведу их за линию фронта, чтобы они доучились и били немцев, как встали плечом к плечу против моих бойцов. Вздохнув, я сказал: